Концепции мужественности и женственности как предпосылки возникновения зависимости и насилия в гендерных отношениях

К 2020 году стандарты красоты и мужчин, и женщин настолько изменились, что мы перестали до конца понимать, где проходят границы маскулинности и феминности. Стилист Александра Добрянская рассуждает, как мы сегодня переосмысляем отношение к своему телу и тому, во что мы его одеваем

Почему в одних странах развито предпринимательство и венчурный бизнес, зато другие умеют преодолевать серьезные кризисы? Экономист Александр Аузан рассказывает, как формируются индивидуальные черты наций и при чем здесь холодные зимы и пословица «Я — последняя буква алфавита»

Это третья колонка из цикла «Культурные коды экономики» доктора экономических наук Александра Аузана в рамках совместного проекта Forbes Life и Arzamas. Лекцию «Как на успешность нации влияют язык, климат и история» и полный курс лекций «Культурные коды экономики: почему страны живут по-разному»  можно послушать на сайте Arzamas или в мобильном приложении «Радио Arzamas».

Лев Толстой сказал, что все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. В экономике не так: те, кто успешен, успешны по-разному, в разных областях деятельности и по разным причинам. Среди очень близких по экономическим результатам наций мы можем обнаружить множество отличий, иногда трудно объяснимых. 

2. Содержание

   1. Понятие гендер, феминность, маскулинность, андрогинность
   2. Почему культуры такие разные?
   3. Выбрать можно только два
   4. О новой женственности и мужественности
   5. Маскулинность -феминность
   6. Меняющееся разнообразие
   7. О женской сексуальности
   8. О мужской телесности и чувствительности
   9. О переменах в мужском и женском
   10. Маскулинность — феминность
   11. Избегание неопределенности
   12. Портрет пятью красками
   13. Индустрия вокруг мужского тела

   Понятие гендер, феминность, маскулинность, андрогинность

Понятие
«гендер» является центральным и ключевым
в гендерологии и феминологии.

В
1968 г. Р. Столлер впервые обозначил
различие понятий
«пол» и «гендер». Хронологически
феминология сформировалась ранее, чем
гендерология, которая появилась как
следствие интенсивных гендерных
исследований в рамках предметных
областей различных наук в последней
трети XX
в. Гендерология стала преемницей
феминологии
и феминизма.

Одно
из первых определений
гендера возникло в связи с феминистским
анализом современного общества, критикой
дискрими­национного положения женщин.
Гендер как инновационный научный и
философский дискурс впервые сформировался
в США, где гендерные исследования
получили статус официальной учебной и
научной дисциплины.

В
культурной антропологии
было предпринято категориальное
обоснование гендера. В статье антрополога
Г. Рубин «Обмен женщинами: заметки
по поводу политической экономии» полов»
(1974) «гендер» определяется как комплекс
соглашений, регулирующих биологический
пол как предмет общественной деятельности.

Социология.
Социолог Э. Гидденс, определяет понятие
гендер следующим образом: пол имеет
отношение к физическим, телесным
раз­личиям между женщиной и мужчиной,
понятие «гендер» затрагивает их
психологические,
социальные и культурные особенности.
Если пол индивида биологически
детерминирован, то род (гендер) является
культурно и социально заданным.

Современные
социологи определяют гендер как «черты
личности и социальные позиции,
рассматриваемые членами общества как
мужские и женские» (Дж. Масионис).

Таким
образом, гендер
– достигаемый
статус, конструируемый психологическими,
культурными и социальными средствами,
это система межличностного взаимодействия,
посредством которого создается,
утверждается, подтверждается и
воспроизводится представление о мужском
и женском как базовых категориях
социального порядка.

Гендер – понятие
многозначное:

а)
гендер — это социальный
статус,
который определяет индивидуальные
возможности в образовании, профессиональной
деятельности, доступе к власти,
сексуальности, семейной роли и
репродуктивного поведения (Goffman,
1976). Данное определение построено через
отнесение гендера к другим социостатусам
(профессии, общественному, гражданскому
статусу).

б)
гендер — совокупность поведенческих
характеристик и ролей,
определяющих личный, социальный и
правовой статус мужчины или женщины в
определенном обществе (Money,
1965);

в)
гендер — это организованная модель
социальных отношений
между женщинами и мужчинами, не только
характеризующая их межличностное
общение или взаимодействие в семье, но
и определяющая их социальные отношения
в основных институтах общества, например,
в социальных классах, в иерархиях крупных
организаций и при формировании структуры
занятости.

Пол
— совокупность морфологических и
физиологических особенностей организма,
обеспечивающих половое размножение.

Гендер
– система
социокультурных половых отношений,
возникающих у мужчин и женщин в результате
их общения между собой и с внешним миром
и проявляющихся во всех сферах жизни
человека и общества.

Гендер
— это совокупность социальных и культурных
норм, смыслов и ожиданий, которые общество
предписывает индивидам в зависимости
от их пола. Гендер — один из способов
социальной стратификации, влияющих на
социальное положение женщин и мужчин,
на доступ к ресурсам, на их жизненные
стратегии и практики.

Т. В. Бендас
дает следующую трактовку понятий
маскулинность и фемининность:

Маскулинность
(лат.
masculinus
— мужской) – набор личностных и
поведенческих черт, соответствующих
стереотипу «настоящего мужчины»:
мужественность, уверенность в себе,
властность и т.д.

Фемининность
(лат.
femina
– женщина) – набор личностных и
поведенческих черт, соответствующих
стереотипу «настоящей женщины»: мягкость,
заботливость, нежность, слабость,
беззащитность и т.д.

Андрогинность
– набор
личностных и поведенческих черт, которые
характеризуются как
сильно выраженные мужские, так и сильно
выраженные женские.

Почему культуры такие разные?

Факторов довольно много, но если говорить о сильно влияющих обстоятельствах, которые исследуются количественными методами, то можно свести их к трем основным. 

Во-первых, язык. Язык — это вторая макрохарактеристика культуры, первая — религии. И если религии конституируют цивилизации, то язык во многом конституирует нацию. Еще в XIX веке великий немецкий ученый Вильгельм фон Гумбольдт предположил, что язык — это не средство коммуникации, как думают все, а способ мышления, который определяет поведение. В ХХ веке представления Гумбольдта превратились в гипотезу лингвистической относительности Сепира — Уорфа, и начались количественные исследования того, какие особенности языка влияют на те или иные характеристики поведения и экономику.

Например, обязательность употребления личного местоимения прямо коррелирует с индивидуализмом. Если в языке невозможно выкинуть из фразы личное местоимение, то в обществе, как правило, высокий уровень индивидуализма, значительно внимание к правам человека. Если же, как в русском, греческом или португальском, местоимение можно опустить, то четкой предрасположенности к индивидуализму нет. А индивидуализм — это фактор радикальных инноваций.

Очень тонкие и сложные исследования связаны с понятием дискурса в языке, с тем, как вообще устроена речь. Есть высококонтекстные языки и культуры, где многое не проговаривается, но предполагается, и низкоконтекстные, где к сказанному нечего добавить. Таков, например, английский язык — отсюда поведение, основанное на четко прописанной системе правил.

Устройство письменного языка тоже влияет на характеристики культуры и экономическое поведение. Например, бывает, что правила есть, но к каждому правилу много исключений. В русском языке именно так. Это не только свойство языка, но и трансляция отношения к институтам: «правила не абсолютны». 

Второй фактор, который сильно воздействует на разнообразие культур, — климат и связанные с его особенностями методы агротехники, которые в течение долгих веков значительно влияли на жизнь общества. За последнее десятилетие по ряду косвенных признаков удалось восстановить картину изменения климата с 1500 года и стало возможно строить многочисленные графики, искать и проверять корреляции. 

Выяснилось, например, что существует N-образная зависимость температуры и «маскулинности»/«феминности», то есть склонности к массовому стандартному производству или к сервисной деятельности и креативности. Если средние температуры очень высокие или очень низкие, то нации в этом климате, как правило, «феминные», а «маскулинные» нации образуются в гораздо более благоприятном климате. Можно даже понять почему: туда стекается большое количество разных этнических групп, возникает жесткая конкуренция, и напористость, стремление довести план до конца становится постоянным свойством.

Есть и факторы, лежащие на стороне агротехники. Например, рисоводство требует последовательного соблюдения большого ряда алгоритмов, стандартов и создает предрасположенность к массовому стандартизированному производству. Этого нельзя сказать о пашенном земледелии (которое свойственно России и сопредельным странам), в котором быстрое истощение почв требует постоянного перехода на новое поле и решения новых задач.

Латиноамериканские страны появились примерно тогда же, когда Соединенные Штаты Америки и Канада. Некоторое время они держали уровень ВВП на душу населения на том же уровне, что и в США, но потом проиграли эту конкуренцию. Одно из объяснений — что в странах, где европейцы климатически плохо совместимы с территорией, где они много болеют, они стали строить так называемые экстрактивные институты, то есть создавать системы, основанные на получении ренты. А в странах, где климат подходил европейцам, они стали обустраивать жизнь для себя, и, соответственно, там возникли институты, которые ориентированы не на ренту, а на инновационную и продуктивную деятельность. Все исследования такого рода проверялись количественными методами.

Но нобелевский лауреат Даглас Норт (он получил Нобелевскую премию как раз за исследование институциональных изменений) объяснил это тем, что в Южную Америку свою культуру транслировала Испания, а в США — Англия, где институты были удачнее. Таким образом, третий фактор воздействия на культуру — история. 

Выбрать можно только два

Доля государственных расходов в ВВП в США и в континентальной Европе за длинные периоды отличается в 1,5 раза — 30% в США и 45% в Европе. Доля межбюджетных трансфертов — 11% в США и 18% в Европе. Откуда, несмотря на цивилизационную близость, такое разное отношение к государству в экономике? Оказывается, здесь тоже свое слово говорит культура. 

Опрос, проведенный в рамках всемирного исследования ценностей, показал кардинальные различия континентальной Европы и Соединенных Штатов. Например, на вопрос «Считаете ли вы, что причиной бедности является лень?» утвердительно отвечают 60% американцев и только 26% европейцев. На вопрос «Считаете ли вы, что доход определяется удачей?» утвердительно отвечают 30% американцев и 54% европейцев. На вопрос «Считаете ли вы, что бедные заперты в ловушке нищеты?» утвердительно отвечают 29% американце и 60% европейцев. 

Получается, что европейцы считают экономический результат более случайным, связанным с везением, а не с трудом. А американцы не признают существование ловушки нищеты (хотя это признанный экономистами факт), потому что считают важным, чтобы человек сам нес ответственность за то, что он делает.

Эти различия можно не только фиксировать, но измерять и объяснять. Великий английский экономист Джон Мейнард Кейнс почти 100 лет назад сказал: вы не можете одновременно максимизировать свободу, справедливость и эффективность — вам придется выбирать. И вся политическая борьба состоит в том, какую ценность выбирает избиратель и правительство. С точки зрения треугольника Кейнса европейцы склоняются к сочетанию свободы со справедливостью, а американцы, скорее, стоят на линии свободы.

Треугольник Кейнса позволяет ответить на вопрос, откуда берется спрос на государство и каким оно будет — либеральным, социальным, диктатурой развития. Но он не может объяснить многих других различий в экономике, которые тоже связаны с культурой.

О новой женственности и мужественности

Что делает вещи, образы или детали кроя «актуальными»? То, что мы решили на них смотреть больше, чем на другие, а почему мы это решили, надо спросить у нас самих. Причины всегда разные.

Почему сегодня так современно выглядят женщины в длинных платьях? Почему так хороша и свежа эта «девственная» женственность эдакой Gibson girl— одетой очень по-взрослому, но все-таки остающейся «девушкой»? Это ведь еще и образ прекрасной дамы, заправляющей сотней рыцарей и носящей при этом все то же длинное платье. Это, вероятно, невинность, неуловимый и древний белый кит.

Это и, как ни пародоксально, образ матери. Если это так, то и вывести идеал современной мужской красоты тоже несложно. Как и у феминности, распадающейся вполне ожидаемо на «вульгарную» и «возвышенную», у маскулинности тоже есть свои проявления. «Низким», земным здесь будет очевидно образ ребенка — те самые джинсы-футболка, шорты, кепка, классная заметная цацка на шее и Очень Большая Машинка.

Что же до возвышенного сияющего идеала, то это, безусловно, тело йогическое. По аналогии с женским зрелым телом, вышедшим из замкнутого круга самовоспроизведения, мужское идеальное тело — тело аскета, устремившегося прочь от ипотеки и престижной частной школы в интеллигентном районе. Тело, стремящееся к опыту, который превосходит предначертанный, «природный», условно-нормальный, — опыт встречи с собой.

Рассуждения о такой материи, как тело, невероятно сложны. И дело не в мужчинах и женщинах, а в самой попытке разговора на эту тему в публичном пространстве: где тело, там всегда кто-то обижен, ущемлен, оговорен или подвергся харассменту. Но тело — не только сексуальность и скандал. Это еще и полотно для творчества, и предмет для удовольствия, и духовный инструмент, и единственное, благодаря чему мы в принципе способны валяться на траве и смотреть в небо. Тело — хорошее. Не замечать его нельзя. Говорить о нем — можно.

Маскулинность -феминность

Каждое общество по родовому признаку
состоит из мужчин и женщин. Биологические
различия между мужчинами и женщинами
одинаковы во всем мире, но их социальные
роли в обществе лишь в малой степени
объясняются биологическими различиями.
Многие виды поведения, которые не связаны
непосредственным образом с проблемой
продолжения рода, считаются в обществе
типично мужс­кими или типично женскими.
Однако те виды поведения, которые
считаются характерными для того или
иного пола, меняются от культуры к
культуре. Понятия маскулинность и
феминность, согласно Хофстеде, определяют
социальные, заранее определенные
культурой роли. Однако относительно
того, что считать «мужским», а что
«женским», в каждой конкретной культуре
существуют различные мнения. Поэтому
в,качестве критерия разделения
маскулинных и феминных культур
Хофстеде предлагает традиционное
разделение общества. То есть мужчинам
приписывается твердость, ориентация
на конкуренцию, соперничество и стремление
быть первым. Женщинам приписывается
ориентация на дом, семью, социальные
цен­ности, а также мягкость,
эмоциональность и чувственность.
Естественно, что эти понятия не являются
абсолютными. Некоторые мужчины могут
иметь черты женского поведения, а
женщины — мужского, но это рассматривается
как отклонение от нормы.

Согласно такому разделению в маскулинных
культурах центральное место занимают
работа, сила, независимость, материальный
успех, открытость, конкуренция и
соперничество и существует ясное
разграничение мужских и женских ролей.
В феминных культурах эти признаки
считаются не столь важными. На первом
плане здесь находятся эмоциональные
связи между людьми, забота о других
членах общества, сам человек и смысл
его существования. Например, конфликты
в таких культурах пытаются решать путем
переговоров и достижения компромисса,
в то время как в маскулинных культурах
конфликты решаются в свободной борьбе,
по принципу «пусть победит лучший».

Соответственно в маскулинных культурах
у детей поощряется честолюбие, дух
соревнования, самопрезентация. В
работе здесь у больше ценится результат,
и награждение происходит по принци­пу
реального вклада в работу. В феминных
культурах при воспитании детей
большее значение придается развитию
чувства солидарности и скромности.
Награждение за труд происходит больше
по принципу равенства. К культурам
феминного типа Хофстеде относит Швецию,
Норвегию, Нидерланды, Данию, Финляндию,
Чили, Португалию и другие страны. Можно
предположить, что Россия также относится
к этому ряду. К маскулинным культурам
относятся Япония, Австрия, Венесуэла,
Италия, Швейцария, Мек­сика,
Великобритания, Германия и другие
страны.

Следует заметить, что отнесение некоторых
стран, например, к ярко выраженным
феминным культурам вовсе не означает,
что мужские и женские ценности в этих
странах полностью совпадают. В каждой
культуре, даже в «самых» маскулинных,
например, Японии или Австрии, мужские
и женские ценности также нередко
пересекаются, однако различие; между
маскулинными и феминными культурами
состоит в частоте таких пересечений.
Поэтому такое разграничение не следует
понимать буквально, так как за ним стоят
данные статистического анализа, а не
абсолютные выводы.

Состояние и чувство неопределенности
является неотъемлемой частью человеческого
существования, поскольку невозможно
абсолютно точно предсказать события
ни в ближайшем, ни в отдаленном будущем.
По мере возможностей, с помощью различных
технологий, законов или религии люди
пытаются снизить уровень неопределенности.
Стратегии преодоления неопределенности
различаются от культуры к культуре в
зависимости от того, в какой степени в
той или иной культуре признают или
ограничивают неопределенность.

В культурах с высоким уровнем избегания
неопределенности в ситуации
неизвестности индивид испытывает стресс
и чувство страха. Высокий уровень
неопределенности, согласно Хофстеде,
ведет не только к повышенному стрессу
у индивидов, но и к высвобождению у них
большого количества энергии. Поэтому
в культурах с высокой степенью избегания
неопределенности наблюдается высокий
уровень агрессивности, для выхода
которой в таких обществах создаются
особые каналы. Это проявляется в
существовании многочисленных
формализованных правил, регламентирующих
действия, которые дают возможность для
людей максимально избегать неопределенности
в поведении. Например, в обществах с
высоким уровнем избегания неопределенности
в организациях создаются особенно
подробные законы или неформальные
правила, которые устанавливают права
и обязанности работодателя и наемных
работников. Так, контракт на работу,
составленный в США, будет заметно короче
аналогичного японского контракта. В
последнем будет учтено множество
деталей, которым американцы не придадут
большого значения. Кроме того, существует
множество внутренних правил и инструкций,
определяющих распорядок рабочего дня.
Создается четкая структура, в которой
люди стараются в максимально возможной
степени избежать случайностей. В таких
культурах постоянная спешка является
нормальным явлением, а люди не склонны
к принятию быстрых изменений и препятствуют
возможным нововведениям.

В культурах с низким уровнем избегания
неопределенности люди в большей степени
склонны к риску в незнакомых условиях,
и для них характерен более низкий уровень
стрессов в неизвёстной ситуации. Молодежь
и люди с отличающимся поведением образом
мыслей воспринимаются в таких обществах
позитивнее, чем в обществах с высоким
уровнем избегания неопределенности. В
странах с низким уровнем избегания
неопределенности наблюдается отчетливое
противоборство относительно введения
формализованных правил, которое чаще
всего эмоционально окрашено. Поэтому
правила устанавливаются только в случае
крайней необходимости. В таких обществах
люди считают, что они способны решать
проблемы и без множества формальных
правил. Они в состоянии много работать,
если необходимо, но при этом не чувствовать
потребности быть постоянно активными.

В культурах с разным уровнем избегания
неопределенности можно наблюдать и
разные установки относительно поведения
учителей и учеников. Например, в культурах
с высоким уровнем избегания неопределенности
ученики или студенты видят в своих
учителях и преподавателях экспертов,
от которых они ждут ответов на все
вопросы. В таких странах ученики обычно
придерживаются той научной позиции,
которая не отклоняется от научных
взглядов их учителя. В частности,
если аспирант сталкивается с тем, что
его подход к решению научной проблемы
идет вразрез с мнением научного
руководителя, ему остается либо отказаться
от своей пози­ции, либо поискать нового
руководителя для своей диссертации.

В культурах с низким уровнем избегания
неопределенности учителя и преподаватели
не воспринимаются как непогрешимые
эксперты. Здесь допускается, что учитель
может ответить на вопрос учеников «я
не знаю» и это не будет считаться
признаком его некомпетентности.
Несовпадение мнений между преподавателем
и учениками в таких культурах является
скорее признаком критического мышления
последних и чаще всего поощряется.

К культурам с низким уровнем избегания
неопределенности относят такие страны,
как Сингапур, Ямайка, Дания, Швеция,
Ирландия, Великобритания, Индия, США и
др. Греция, Португалия, Гватемала,
Уругвай, Бельгия, Япония, Франция, Чили,
Ис­пания и другие соответственно
относятся к странам с высоким уровнем
избегания неопределенности. Относительно
России подобных данных не существует.
Можно лишь предположить, что в России
нет четко выраженной тенденции ни к
явно высокому, ни к явно низкому уровню
избегания неопределенности.

Глобальные изменения последних лет в
мире приводят к тому, что люди вынуждены
ежедневно общаться с представителями
других культур. Каждая из культур
поставляет собственную программу
действий для своих членов, которая
всегда отлична от программы действий
другой, культуры. Поэтому интерес к
культурным различиям велик и, не.
ограничивается только приведенными
выше категориями. Существуют и другие
подходы, которые позволяют исследовать
отличия между культурами. Необходимость
учета культурных категорий объясняется
тем, что они существенно облегчают
осознание и принятие во внимание
культурных различий. Это в свою очередь
позволяет гибко реагировать на неожиданные
действия партнеров по межкультурной
коммуникации и избегать возможных
конфликтов при контактах с представителями
других культур.

Меняющееся разнообразие

Климат сильно воздействовал на жизнь в прежние времена, но сейчас степень его воздействия значительно снизилась по сравнению, например, с XV веком. Языки тоже движутся, перемешиваются, заимствуют какие-то формы. Может быть, культуры сближаются? Это довольно тонкий вопрос. 

Мы в 2011 году исследовали восточноазиатские модернизации. Материал позволял сопоставить макроэкономическую динамику — то, как росли эти страны, — и культурные сдвиги: и по Всемирному исследованию ценностей, и по характеристикам Хофстеде. И вот что оказалось: все восточноазиатские страны, добившиеся успеха, очень сблизились по ценностному профилю с Европой и Америкой. Сработал не только код успеха по Инглхарту, который требует, напомню, секулярно-рациональных ценностей, отношения к религии как к частному делу и установки на самореализацию. Рос индивидуализм, снижалась дистанция власти, уменьшалось избегание неопределенности. 

Однако модернизация не означает, что мы все движемся к ценностной модели англосаксов. Сэмюэл Хантингтон, исследуя цивилизационные процессы, установил, что есть маятниковые движения: за вестернизацией наступает так называемая индигенизация — попытка опереться на свои национальные и религиозные ценности. Причем такую попытку делает молодое поколение, получившее западное образование. Экономика меняется — уже сейчас надо говорить о лидерстве не только Запада, но и Востока, о конкуренции между христианской и конфуцианской цивилизациями. Маятник будет двигаться, весы будут качаться. Поэтому если процессы сближения культур и идут, то они очень медленные и итеративные — проходят через постоянные колебания.

Разнообразие культур — это хорошо. Любое разнообразие позволяет бежать по разным дорожкам и не сталкиваться лишний раз лбами. Конечно, разнообразие может быть и препятствием. Счетность культурных характеристик позволила ввести понятие культурной дистанции. Мы можем увидеть, какие нации по каким характеристикам близки друг к другу или, наоборот, чрезвычайно далеки. Исходя из этого, их возможности сотрудничества будут разными. Особенно хорошо это видно по тому, как адаптируются к культуре страны пребывания мигранты. 

Что все это означает для каждого из нас? Во-первых, надо научиться принимать других как иных, потому что различия, скорее всего, устойчивы или по крайней мере они будут преодолеваться очень долго. Во-вторых, отдыхать лучше у теплых морей, но, например, центры обработки данных лучше строить в холодном климате. И подобно тому, как каждому климату можно найти применение, важно искать его и для собственной идентичности.

О женской сексуальности

Еще недавно идеальный образ женственности пережил большое потрясение. На некоторое время его стали определять исключительно через тождественность мужественности, тождественность во всем: даже порностудии обильно пополнили свой ассортимент видео со страпонами.

И костюм заблудился, формы поплыли. Когда-то похожим образом они уже плыли — в 1920-е годы. Но если тогда 1920-е они поплыли, превращая взрослую женщину в мальчика-подростка (наиболее подходящий парадигматический аналог образа мужчины на женском материале) — долой талия, долой волосы, долой подол! — сейчас эта внешняя оплавка происходит уже где-то на совсем других планах. Потому что равноправие, в сущности, было завоевано с брюками; женщины, надев штаны, получили формальную свободу движения в той же степени, в какой она была доступна мужчинам. Но одно дело юридическая свобода,  совсем другое — свобода тела.

Переживания недавнего прошлого — это еще и попытка переосознания женской сексуальности. Она дошла до своего карикатурного расцвета в образе условной Ким Кардашьян — женщины-тела, которое полностью и даже в движении видели все (включая тех, кто не собирался этого делать).

Популярность этого образа лишена сложных причин (человечество по-прежнему ценит идеалы каменного века, и кто мы, чтобы себя за это осудить), но в нем, как и в любом хорошем образе, интересен не он сам, а то, что за ним скрывается. Неприкрытая и живая сексуальность все той же условной Ким Кардашьян (Саши Грей, Джессики Стоядинович) стала достоянием миллионов — и тут-то и вышла странность. Женщинам на экране как будто вообще не было стыдно. Хуже того — кажется, им нравилось происходящее. (Важно: речь идет именно об образе, а не о реальных условиях жизни женщин, работающих в порноиндустрии).

В недалеком прошлом женская сексуальность — конструкт, существующий в тесных рамках семьи. Не «патриархата», потому что, честно говоря, важен не доминант, а само устройство системы. Системы из мужчины, женщины и их потомства — неизбежного и неотвратимого, как антитела к SARS-CoV-2. И потому женский идеал всегда вращался вокруг ее возраста: идеальным, «красивым» возрастом женщины всегда была юность, изобилие.

В этом смысле история к женщинам беспощадна: быть красивой и желанной якобы можно было лишь в юности или в почтенном замужестве (в приемлемых рамках). Образ женщины зрелой — это всегда образ старухи, образ Деметры, тоскующей по утраченной дочери-юности. Образ грустной осени. Радикальное отличие современной женственности от любой другой — это ее необязательная детность. А это кое-что меняет.

О мужской телесности и чувствительности

Разговор о мужском теле и одежде (шире: мужской красоте), как и о женском теле и одежде (также и о макияже и украшениях, шире — женской красоте), следует вести отталкиваясь от социального. Во-первых, потому что о внешней красоте вообще можно говорить лишь в контексте социального (превосходящего единичное). А во-вторых, потому что иначе не получается: самая громкая современная дискуссия о теле — это разговор о его взаимодействии с другим телом и о последствиях такого взаимодействия.

Но главным сокровищем, преподнесенным в тот вечер мужчинами, была растерянность. Автор растерянного комментария робко признался: он понял, что чувствуют девушки, которые постоянно с такими обсуждениями сталкиваются, — и подвел лаконичный итог: «Довольно ужасные ощущения».

Мужчинам сегодня действительно не всегда просто воспринимать себя и как тело тоже. Краса ногтей, а вместе с ними и прочих заметных частей, — это «традиционно» удел женский, украшательный. Мужская же красота — это красота соответствия. Соответствия — по эпохам: божественному идеалу, идеалу универсального человека, человека просвещенного — или, наконец, человека, лишенного привычной телесности, переставшего замечать свое тело — как, скажем, академик Сахаров в любом из своих скульптурных воплощений. Или роденовский Бальзак. Это соответствие идеальному образу мужественности — относительно, понятно, идеального же образа женственности.

О переменах в мужском и женском

Архитектор Адольф Лоос, автор знаменитого «Орнамента и преступления», был большой любитель порассуждать о костюме. Его эссе об одежде — это рассуждения, по тональности располагающиеся где-то между социальной критикой и легкомысленными глянцевыми  статейками. Вот их названия: «Обувь», «Белье», «Мужские шляпы».

А вот цитата из его статьи «Женская мода»:

Они действительно исчезли, и о них мы помним почти благодаря одним лишь вечерним платьям. Женский костюм сегодня, хоть и испытывает отчаянное тяготение к девичьей нежности, все же в массе своей весьма прост и неказист. И под стать ему костюм мужской — скорее, городская униформа, чем собственно костюм.

Современная одежда обоих полов удивительно десексуализирована и похожа на удобные детские вещи, в которых хоть сейчас можно отправиться в песочницу:

«Мужчины и женщины в «малышовой» одежде словно бы декларируют, что стратегии поиска партнера вообще никогда не занимали их умы; секс может разве что захватить их врасплох», — это уже Энн Холландер, историк моды, образца 1994 года.

Маскулинность — феминность

Понятия
маскулинность и феминность, согласно
Хофстеду, опре­деляют социальные,
заранее определенные культурные роли.
Однако относительно того, что считать
«мужским», а что «женским», в каждой
конкретной культуре существуют различные
мнения. Поэтому в каче­стве критерия
разделения маскулинных и феминных
культур Хофстеде предлагает традиционное
разделение общества. То есть мужчинам
приписывается твердость, ориентация
на конкуренцию, соперничество и стремление
быть первым. Женщинам приписывается
ориентация на дом, семью, социальные
ценности, а также мягкость, эмоциональность
и чувственность. Естественно, что эти
понятия не являются абсолют­ными.
Некоторые мужчины могут иметь черты
женского поведения, а женщины — мужского,
но это рассматривается как отклонение
от нормы.

Согласно
такому разделению в маскулинных культурах
цент­ральное место занимают работа,
сила, независимость, материальный успех,
открытость, конкуренция и соперничество
и существует ясное разграничение мужских
и женских ролей. В феминных культурах
эти признаки считаются не столь важными.
На первом плане здесь нахо­дятся
эмоциональные связи между людьми, забота
о других членах общества, сам человек
и смысл его существования. Например,
кон­фликты в таких культурах пытаются
решать путем переговоров и дос­тижения
компромисса, в то время как в маскулинных
культурах кон­фликты решаются в
свободной борьбе, по принципу «пусть
победит лучший».

Избегание неопределенности

В
культурах с высоким уровнем избегания
неопределенности в си­туации
неизвестности индивид испытывает стресс
и чувство страха. Высокий уровень
неопределенности, согласно Хофстеде,
ведет не только к повышенному стрессу
у индивидов, но и к высвобождению у них
большого количества энергии. Поэтому
в культурах с высокой степенью избегания
неопределенности наблюдается высокий
уровень агрессивности, для выхода
которой в таких обществах создаются
осо­бые каналы. Это проявляется в
существовании многочисленных
фор­мализованных правил, регламентирующих
действия, которые дают возможность для
людей максимально избегать неопределенности
в поведении. Например, в обществах с
высоким уровнем избегания не­определенности
в организациях создаются особенно
подробные зако­ны или неформальные
правила, которые устанавливают права
и обя­занности работодателя и наемных
работников. В таких культурах по­стоянная
спешка является нормальным явлением,
а люди не склонны к принятию быстрых
изменений и препятствуют возможным
нововведе­ниям.

В
культурах с низким уровнем избегания
неопределенности люди в большей степени
склонны к риску в незнакомых условий и
для них характерен более низкий уровень
стрессов в неизвестной ситуации. Молодежь
и люди с отличающимся поведением и
образом мыслей воспринимаются в таких
обществах позитивнее, чем в обществах
с высоким уровнем избегания неопределенности.
В странах с низким уровнем избегания
неопределенности наблюдается отчетливое
проти­воборство относительно введения
формализованных правил, которое чаще
всего эмоционально окрашено. Поэтому
правила устанавливают­ся только в
случае крайней необходимости. В таких
обществах люди считают, что они способны
решать проблемы и без множества
фор­мальных правил. Они в состоянии
много работать, если необходимо, но при
этом не чувствовать потребности быть
постоянно активными.

В
модели выделяется шесть основных
показателей, по которым оцени­ваются
разные культуры.

Подчинены
ли люди окружению, находятся с ним в
гармонии или способны доминировать над
ним. Во многих странах Ближнего Восто­ка
жизнь считается предопределенной и все
происходящее — волей Бога. Американцы
и канадцы, напротив, считают, что могут
управлять природой. Промежуточное
положение занимает позиция в гармонии
с окружением, специфичная для стран
Дальнего Востока.

Эти
три подхода хорошо различаются, например,
в постановке це­лей. В подчиненной
окружению позиции цели ставятся редко,
ибо предполагается, что для их достижения
мало что можно сделать. Средний подход
согласует цели с окружением, а коррекция
целей или их недостижение достаточно
распространены и не наказываются.
До­минирующая позиция предполагает
постановку целей, ожидание их достижения
и наказание за недостижение.

Российский
(советский) подход предполагал
доминирование над окружением. «Мы не
можем ждать милостей от природы, взять
их -наша задача». «Нет таких крепостей,
которых не брали бы большеви­ки».
Несоответствие реальных результатов
мифической всесильности, особенно в
достижении стратегических целей привело
сейчас к высо­кому уровню социальной
апатии и связанному с ней распространению
альтернативного — подчиненного — подхода.

Портрет пятью красками

Универсальный закон, который объясняет конкурентную специализацию и большинство различий в экономике, связан с именем голландца Герта Хофстеде. В 1960-е годы он придумал, как рисовать портреты наций. Исследования, лежащие в основе такого портретного искусства, — это социология так называемых гомогенных групп. Хофстеде опрашивал в разных странах сотрудников одной и той же международной компании (другие исследователи опрашивают только учителей начальных классов или, например, только студентов-юристов). 

Краски, которыми Хофстеде рисовал портреты наций, менялись по ходу совершенствования методики. Сначала он придумал четыре характеристики, которые выяснял через социологические опросы, потом добавил пятую, а уже в конце жизни — шестую (терпение). Но по последней характеристике почти не набрано материала, поэтому я буду говорить о пяти красках Хофстеде. Графически их можно изобразить в виде пяти- или шестиконечной звезды, поэтому мы их называем звездограммами. 

Портреты, которые таким образом получаются, не вечны. Те, кто стал повторять методы мастера, выяснили, что «лица меняются» — подобно тому, как различаются фото на паспорт, сделанные в разные годы, хотя идентичность никуда не уходит. Это важный вывод для будущих рассуждений о том, можно ли менять культуру в определенном направлении.

Первая характеристика — индивидуализм/коллективизм. Проявляется она, например, в спорте: есть нации, которые предпочитают командные виды спорта, а есть нации, увлеченные индивидуальными видами. Скажем, американская игра бейсбол фактически состоит в том, что каждый может сыграть против всех и имеет шанс выиграть — это демонстрация индивидуализма. Другое проявление — туризм: мы знаем, что японцы и китайцы передвигаются группами, иногда очень большими, а, например, европейцы предпочитают путешествовать в одиночку или небольшой семьей. Индивидуализм/коллективизм — ключевая характеристика, определяющая вид инноваций. На основе индивидуализма возникают так называемые радикальные инновации, ведущие к перевороту, а на основе коллективизма — так называем инкрементные: медленные постоянные совершенствования.

Вторая характеристика — дистанция власти. Нации, где к власти относятся как к символической ценности, а не как к деловому партнеру, ценят, например, доски почета и огромные памятники государственным деятелям. Чем выше дистанция власти, тем меньше в экономике распространены инновации и предпринимательство. Зато в такой экономике становятся возможны мобилизационные методы хозяйствования, что для некоторых периодов, особенно кризисных, оказывается чрезвычайно важным. Нередко именно нации с высокой дистанцией власти показывают лучшие результаты во время войн и эпидемий.

Третья характеристика — избегание неопределенности. «Не открывайте эту дверь — за ней страшное». «Не меняйте этого человека — следующий будет хуже». «Не трогайте систему — она посыплется». С такой установкой практически невозможно заниматься венчурной экономикой. 

Четвертая характеристика — «маскулинность»/«феминность». Может быть, это не совсем удачные названия. Но речь идет об очень важном обстоятельстве — оно помогает найти ответ на тот вопрос, который я задал в самом начале: почему в нашей стране в ХХ веке одни вещи получались, а другие — нет, почему штучные, малосерийные, редкие вещи мы делаем хорошо, а массовую стандартную продукцию — не очень. Так вот, «маскулинность» — это напористость, готовность следовать плану и соблюсти все 142 пункта инструкции. Это не про нас, потому что мы читаем инструкцию, когда телевизор уже сломался. А «феминность» — это очень высокая адаптивность, способность каждую ситуацию решить как уникальную. «Маскулинные» нации лучше занимаются массовым стандартизированным производством, а «феминные» (в том числе мы) лучше занимаются сервисными видами деятельности — сюда попадает многое, связанное с творчеством, с креативной экономикой, с индивидуализированными видами продукта. 

Пятая характеристика — долгосрочная ориентация. Это настроенность на значительные перемены в стране. Это глубина исторического взгляда, исторического мышления. Скажем, у одного из лидеров современного мира — американцев — ориентация оказалась краткосрочной: им нужен результат как можно скорее, не откладывая, здесь и сейчас. Восточные нации, у которых долгосрочная ориентация высокая, оказались способны к инвестициям в проекты, которые будут приносить результат через 10 или 15 лет.

Эта картина позволяет сформулировать практический закон конкурентной специализации наций, который коротко можно выразить так: есть зависимость между измеряемыми культурными характеристиками и расположенностью тех или иных наций и их экономик к инновациям, к распространению предпринимательской деятельности, к мобилизационным методам хозяйствования, к массовому стандартного производству или индивидуализированной сервисной деятельности, к долгосрочным инвестициям — то есть довольно многочисленным и важным экономическим характеристикам. 

Индустрия вокруг мужского тела

Размышления об идеалах красоты — только на первый взгляд эстетская безделка в духе видеороликов «Женский макияж за 1000 лет». Но все, конечно, куда глубже, ведь сама рефлексия понятия красоты — явление элитистское. Красота, какой мы ее знаем по истории искусств, — это по большей части красота глазами богатых. В огромной степени она есть отражение социального запроса на отдельность и инаковость, красота-стигма.

В «Истории красоты» — масштабной монографии, вышедшей под редакцией Умберто Эко, — подробно выписаны мельчайшие изменения идеала в его связи с эпохой. Интересно не только то, как меняется «модное тело» в зависимости от обстоятельств, но и то, как оно живет и двигается: так, женщин XVII века как будто бы расколдовывают — они «начинают» не только добродетельно сиять красотой, но и проявлять индивидуальный характер. Причины? Как минимум одна: укрепление женской монархии. Женщины начинают масштабно действовать — и это действие немедленно приковывает к себе внимание.

Причины наших игр в переодевание в огромной степени социальные, и было бы наивно полагать, что распределение гендерных ролей в современном мире никак не влияет на наш внешний вид. Конечно, влияет. Правда, сегодня человек любого пола — это прежде всего работающий человек; консервативность в распределении гендерных ролей очень хорошо заметна в костюме элит — пожалуй, это та область, в которой перемены происходят медленнее всего: вспомним хотя бы наряды Мелании Трамп или Кейт Миддлтон, которые традиционно принято обсуждать больше, чем поведение их носительниц, известных в первую очередь как жены своих мужей.

Как и во все времена, феминность и маскулинность в образе формируются не в вакууме, а на основании наших ожиданий друг от друга. И с этими ожиданиями явно что-то происходит. Вот например: согласно прогнозам Allied Market Research, мужчины в 2022 году будут вовсю ухаживать за собой в общей сложности на $166 миллиардов — в таких цифрах оценивают рынок мужской косметики. За 2018 год продажи мужских уходовых продуктов выросли на 7% — это данные из официального отчета NPD. Другая интересная цифра — из прогноза все тех же NPD: сегодня порядка 40% людей в возрасте 18-22 демонстрируют интерес к гендерно-нейтральной косметике.

От того, как выглядит эйдос мужчины сегодня, зависит, что будут шить для отделов мужской одежды и ставить на «мужские» полки в магазинах косметики. А ведь мужская репрезентация тела всегда неразрывно была связана с его социальной значимостью, считает социолог Брайан С. Тернер. (Один из авторов понятия «социология тела» и пионер исследований телесности. — Прим. Forbes Life). Вот только в наше странное время само понятие социальной значимости трансформировалось так, что, кажется, едва ли не вывернулось наизнанку.

Традиционный «успех» в виде увесистых благ как-то подрастерял свою привлекательность, стоило им стать доступными и для женских отрядов тоже. Что мы знаем о социально успешном мужчине сегодня? Довольно мало, и то от противного: что он не злоупотреблял своими полномочиями и не ущемлял кого-нибудь потенциально уязвимого. Что может быть сегодня более отталкивающим эстетически, чем пресловутый «сильный лидер»? Нет, мужская «красота» сегодняшнего дня явно куда как более феминна в том смысле, что позволяет себе чуткость и мягкость. Более того: обязана позволять, поскольку решения о ее успешности или неуспешности принимаются не одним лишь мужским кругом.

Что это значит для ее нового внешнего облика — быть может, мужское тело ждут (наконец-то) платья, а лица — арт-макияж? Появятся ли «мужские» шопперы, в которые можно будет уместить памперсы, бутерброды и ребенка? Быть может, нас ожидает нечто прямо противоположное «великому мужскому отказу»? (Радикальная революция в мужском костюме рубежа XVIII-XIX веков, обусловившая отказ от декоративной избыточности, дорогих тканей, драгоценных камней в пользу минималистичного мужского стиля, — прим. Forbes Life).